Коласовцы поставили спекталь «Бацька» по одноименной пьесе Августа Стриндберга
В ближайшую субботу, 26 ноября, на сцене театра им. Я. Коласа сыграют спектакль «Бацька». Этот спектакль сегодня большая редкость в нескольких отношениях, поэтому и хочется привлечь к нему внимание читающей публики. Прежде всего редкость в том смысле, что пьесу, поставленную Виталием Барковским, сейчас почти не играют. Впервые после долгого перерыва она вновь появилась на сцене месяц назад, и неизвестно как скоро будет вновь сыграна. Так что 26 ноября зрителям предоставляется действительно уникальная возможность увидеть ее.
Во-вторых, спектакль поставлен по одноименной пьесе Августа Стриндберга, написанной в 1887 г. Непростая, противоречивая, мощная пьеса (заслужившая, кстати, внимание Ницше, который назвал ее «шедевром беспощадной психологии») непростого европейского автора — явление для белорусских театров, увы, нечастое. Тут надо заметить, что и в целом для белорусской литературы нехарактерно совпадение с литературой, условно называемой западной. Белорусская литература, по замечанию философа Валентина Акудовича, жила в своем времени и пространстве, отличном от общелитературного (фактически европейского и американского) времени и пространства. И до конца 1980-х общих точек практически не наблюдалось (крайне редкие исключения — Быков, Черный, Рязанов). Думаю, что это несовпадение сказывается и на современном белорусском театре. Во всяком случае, пьесы серьезных зарубежных драматургов 19 и 20 веков (не причислять же к таковым авторов вроде Куни и Бергера) в нынешних белорусских театрах можно пересчитать по пальцам.
Но самое главное, это, конечно, то, как эта пьеса интерпретирована, исполнена на сцене. И это тоже выделяет ее из текущего коласовского репертуара. В свое время пьеса наделала шума. Если верить Стриндбергу, во время театрального представления одна дама свалилась замертво, у другой начались родовые схватки, а в какой-то момент (я, конечно, не скажу в какой — попробуйте потом угадать сами, если придете посмотреть пьесу) «три четверти публики разом поднялось и, под сумасшедшие вопли, покинуло зал». Вряд ли стоит опасаться, что видавший виды современный зритель грохнется в обморок или родоразрешится в зале, но позиция Стриндберга способна вызвать возмущение и сегодня. Впрочем, на мой взгляд, неправы будут те, кто позволит этому возмущению захватить себя. Ценность пьесы Стриндберга заключается совсем не в его женоненавистническом пафосе, и режиссер это замечательно показывает своей постановкой. На мой взгляд, Виталий Барковский воплотил на сцене то, что драматург открыто не проговаривал, но что все-таки улавливается в тексте пьесы - нечто сверхъестественное, мистическое, языческое (приходится высказываться туманно, но ничего не поделаешь). Различные выразительные средства — актерское исполнение, свет, звук, декорации - сочетаются, образуют ансамбль и создают тревожную и мрачную атмосферу, которая поддерживается на протяжении всей пьесы, несколько раз вдруг сгущаясь до состояния пластического образа. Видимого, материального, но не объяснимого (в этом смысле другие спектакли из текущего репертуара коласовского театра, где есть попытки подобного сгущения, на мой взгляд, сильно проигрывают «Бацьке»). И вот в этом-то сгущении, в этой атмосфере, как мне кажется, состоит главная ценность, сродни той, о которой писал великий мастер нагнетания атмосферы Г. Ф. Лавкрафт.
Жанр рецензии на культурное событие — вещь сомнительная (как могли убедиться и читающие эту рецензию). Невозможно перелить содержимое бочки в чашку, не расплескав. Но, если кто-то, прочтя этот текст, придет 26 ноября на «Бацьку», то для меня это будет достаточным оправданием.
